Прозрачный Петербург
Светлое утро, зеркала: безветренного залива, тихой Невы. Нет ни жизни, ни смерти. Начало. Под чалым небом, в чистых зеркалах спокойной реки - смутные очертания берегов. Соловей, подрагивая горлом, разбрасывает пригоршню растреллиевых зеркальных нот. И так же, как в устье – в истоке – еще одно зеркало - Ладоги. В нем отражаются гранитные скалы. Дух и плоть зачатого города.
Уже ворочается в каменной толще рокочущее имя города, рвется к жизни. Новорожденным весенним громом, ладожским эхом полетит оно над гладью реки к морю.
Раннее утро, зеркала: безлюдных, омытых ночным дождем площадей и улиц, вставленных в гранитные рамы каналов и рек. Жизнь с начала. В венецианской зеркальности луж - смутные очертания домов. Их зыбкие силуэты напоминают о городе, в котором никогда не был. Он пахнет листвой.
Шаги по пустынным улицам отзываются эхом, уводят в лабиринт дворов. Пустые, они наполнены тишиной. Вспыхнула и погасла в окне трель будильника. Кто-то кашляет, гремит чайником. Зааплодировал крыльями голубь под крышей, зацокал коготками по жестяному подоконнику, заворковал под лучом солнца. У города своя утренняя тишина, не хуже лесной.
Оконные блики наполняются солнцем. Проступают на сером брандмауре желтыми, хаотично разбросанными трепещущими значками...
Но светлое утро редкость в Петербурге. Гораздо чаще небо дышит на зеркала туманом, идет снег, дождь. Иногда ливневый, вперемежку со шквалистым ветром и грозовыми раскатами, покрывающий асфальт плывущими прозрачными пузырьками и целыми потоками воды. Обычно мелкий, моросящий, оседающий на лицах незаметной влагой, длящийся
часами, днями и даже неделями. Такой моросящий дождь настолько привычен для горожан, что многие склонны считать его явлением сугубо петербургским. Хотя вряд ли в учебниках по метеорологии отыщется описание осадков под названием «петербургская морось».
В такие дождливые дни и ночи хорошо бродить по городу. Укрывшись зонтом или так, просто подняв воротник плаща, можно часами блуждать под дождем: разглядывая заблестевшие крыши, прислушиваясь к дроби отяжелевших капель по жестяным козырькам, ни о чем не думая и вдруг обнаруживая, что думаешь о самом главном.
В таком бродяжничестве есть уют. Правда, какой же это уют, когда промокли ноги и отяжелела от сырости одежда. Но это уже как раз сугубо петербургское явление - отыскивать уют в неуюте.
Иногда он кажется кораблем. Когда идешь, словно плывешь, в тумане, таком густом, что в пяти шагах не различить прохожего, и, вдруг, выныривает, роняя седые клочья, покачиваясь и нависая прямо над тобой, нос гигантского броненосца - искривившимся ввысь углом огромного серого дома. А за ним, чудится, распирая пространство, идет на тебя и вся громада города. И срываются в туман запоздалые удары колоколов.
Или осенней ночью, когда дует северо-западный ветер и прибывает вода и мерцают над рекой огни, подвижные, разноцветные, совершающие какую-то торопливую и непонятную работу, разметившие собой черную массу кварталов, словно многопалубную надстройку гигантского, готового к отплытию корабля: вот-вот дрогнет разом вся эта масса, загудит в напряжении, задымит и, не меняя очертаний, сорвав спутавшиеся якоря, скользнет, расплескивая залив, в море....
Все слабее огни, все глуше дыхание исполинского корабля. И только ветер доносит с кормы обрывки хриплой песни какого-то отметившего отход полуночного матроса.
И останется тишина и блеск взволнованной реки.
P.S.
У слова «эхо» есть удивительный, и, кажется, совсем забытый синоним - «рай». «Рай - костромск., ярославск., нижегородск. - отдаленный гул, раскаты..., отголосок..., отзыв..., эхо...
